и жуткой богини из Арки, которому противилась душа. Мир выпал из восприятия и тело начало заваливаться назад. К счастью, момент этот был скоротечным, и Воин, придя в себя, успел поправить равновесие шагом назад. Зато головная боль сразу ушла, да и вообще с плеч словно бы сняли пару лишних мешков неведомого груза.

Отдышавшись немного, Клед бережно опустил Рону на пол и избавил её от пут. У девушки изо рта даже слюни текли от сладострастия, она еле шевелилась, но всё равно бросилась осыпать благодарными поцелуями его уже опавшую плоть. И снова это вызвало содрогание, подобное отвращению, только это не были привычные чувства. Воин мягко отстранил её, вытер ей лицо полотенцем, потом обтёрся сам и покинул Красный Дом, надеясь больше сюда не возвращаться в ближайшем будущем.

В голове его после этого бродили странные мысли. Одна — более явная — о том, что извращения рангов постарше с Отступницами, вероятно, вызваны не столько тем, что обычных ощущений им мало, как поясняла Абель, а тем, что с повышением ранга они как раз притупляются. И другая — более смутная — о том, что хотя в Арке отрезает обычные человеческие страсти, что-то ведь продолжает определять склонности и испытывать хотя бы то же отвращение и нежелание? Возможно, душа обладает собственными чувствами, более глубокими и продолжающими влиять на Воинов даже тогда, когда молчат чувства обычные? Значит, по идее, их можно вернуть, возродить, когда и если… Впрочем, не было проку пока думать о том времени, от которого Кледа отделяло ещё как минимум три смертельных испытания: посвящение в Кинжалы, битва с Мореной и поединок с Арматом. Каждое из которых могло стать последним.

* * *

Первые полгода Кледу часто вспоминалась Алрина. Он не думал о ней специально, мысленно закрыв для себя эту страницу своей жизни. Но, видимо, у какой-то части его существа было иное мнение. Сознательный же разум испытывал разве что некое подобие удовлетворения от собственного решения. Хоть Воин и знал, что причинил возлюбленной боль, но сам перестал страдать по этому поводу. Ведь он также понимал, что тем самым спас её от необходимости идти в лапы к ненавистной ахсаре и рисковать там жизнью в попытке спасти божественный клинок.

Однако образ девушки возникал сам по себе перед закрытыми глазами, когда, напахавшись за день, Клед ложился спать. При этом он чувствовал странный мучительно-сладкий укол где-то в груди, который так и не превращался в чувства, словно кто-то пытался проткнуть тоненькой белошвейной иглой бронированную кожу яратика. В сон усталый парень проваливался очень быстро, поэтому впечатление оставалось мимолётным, но постоянным. Пока как-то незаметно не исчезло. Ну что ж, наверное, она перестала о нём думать. Полгода — достойный срок. Пусть найдёт новое счастье, если сможет.

После Обручения Клед как-то инстинктивно перестал воображать Меч Кернуна в своих упражнениях. Хотя порой ужасно хотелось глотнуть, как воздуха, того светлого и окрыляющего ощущения, которое дарило даже мысленное касание волшебного оружия, казалось, будившего в душе лучшее, настоящее, тогда как сейчас он казался сам себе тупой машиной для убийства с заглушёнными чувствами, из которых доступными оставались только обезличенные ярость и азарт боя. Но он запрещал себе думать о клинке. Чудилось ему в этом что-то недостойное, словно он уже запятнал свои руки связью с Тёмной Матерью. Или наоборот, опасался, что она угадает его тайные намерения — выйти из-под её власти, когда дарованные ею способности помогут вернуть родовую реликвию.

Он как будто знал, что богиня Смерти не может читать его мысли, по крайней мере, не все — не эти, не высокие. Хотя откуда такая уверенность, объяснить не мог. Может, потому что во время испытания этот образ так и не всплыл, хотя играл в его жизни определяющую роль? И потому, что он вообще прошёл посвящение, хотя прямо в процессе понял, что не покорится хозяйке Арки до конца, что присяга ей — лишь временная уступка, стратегическая сдача врагу, чтобы получить шанс на реванш. А также отчасти из-за рассказов Алрины о Морене, которая вроде бы так и не угадала её желания сбежать или не придала тому достаточной важности, но в любом случае не смогла предотвратить побег.

Кледу казалось, что покровительница Ордена с лёгкостью читает только низменные порывы и стремления — такие как страх, похоть, гнев, жажду власти и тому подобное. Но это не означало, что она не чует высоких, поэтому лучше продолжать таить их где-то на задворках разума, в потайной подземной пещере, которую он мысленно создал для самых сокровенных воспоминаний: мама, папа, дядя, братья, Алан, Алрина, Санат… Создавал, чтобы скрыть их от Меча во время бесед, на которые тот его неоднократно вызывал.

Клед так и не понял, знает ли тот о его связи с Петрой, а вот про Алрину речь заходила каждый раз — старый лис тогда вовсе не сдался, а лишь отступил и периодически пытался всё-таки сделать подкоп под «курятник». Так что память об айланне парень окружил особо толстой стеной из фальшивых воспоминаний. Точнее заставив себя помнить лишь то, что было до замка Малфир. Каким-то образом у него это получилось просто усилием воли — расслоить и поменять местами более важные и глубокие воспоминания с обычным поверхностным знакомством, добавив к ним вероятный, но несостоявшийся тогда разговор о мече и нартах двух не особо близких напарников по оружию. И вроде бы это впечатление выдержало проверки, поскольку со временем вопросы в этом направлении иссякли.

Возможно, ему помогло как раз притупление чувств, но всё-таки ощущались в этом и какие-то новые способности. Пока непонятные. Клед пытался применять их в тренировочных боях с другими, но сражение с несколькими противниками пока поглощало всё имеющееся внимание, так что ничего определённого в этом отношении у него не выходило. Зато пару раз вроде бы сработало в столовой, когда ему удавалось наводить внимание стоявшего на раздаче Когтя на нужный ему кусок (в отличие от Мохавенских Ладоней, здесь все приготовленные блюда лежали на виду).

Другой сферой интереса Армата был, разумеется, Меч Кернуна, но он знал о нём из каких-то тайных источников чуть ли не больше, чем сам Клед. Парень несколько раз пересказал историю того единственного раза, когда держал божественный клинок в руках, но не мог сообщить главе Ордена ничего нового, поскольку у мальчишки, которым он тогда был, отсутствовали ощущения, доступные Воинам Смерти, и уж тем более их Мечу.

Зато сам почерпнул из его вопросов кое-какие новые представления, хоть они и